|
Сицилийский Бык.
В дружеской компании Буриданова Осла отправились мы во время нашей прошлой встречи знакомиться с экспонатами зала средневековой философии. Куда же сегодня поведет нас философский ослик? Может быть к знаменитой игле, о которой до хрипоты спорили богословы - сколько ангелов уместится на ее остром кончике?! Или Буриданов любимец покажет нам таинственную бритву Вильяма Оккама, с помощью которой философ так же легко расправлялся с лишними сущностями, как брадобрей с усами. Не тут-то было. Наш вислоухий гид остановился у картины, которая загадочно называлась "Спор о таинствах", и громко издал свое привычное: "Иа - иа!" Что бы это значило?! У философского ослика оказался не только тонкий художественный вкус, но и глубокое знание нашего призрачного философского музея. Он не стал размениваться на частности и намекнул нам - взгляните, на этой знаменитой картине кисти Рафаэля изображен самый великий средневековый философ и богослов ангельский доктор Фома Аквинский. Есть скрытая ирония в том, что Буриданов Осел прежде всего привел нас к Святому Фоме. Дело в том, Фома меньше всего был похож на ангела, и напоминал старого приятеля ослика - могучего тучного вола на пашне. Фома действительно был необычайно толст, любил посмеяться над своей толщиной и может быть сам, а не его недруги, пустил слух о том, что перед ним в столе была вырезана лунка, чтобы умещалось и задерживалось как можно больше еды. Рост его был заметней, чем толщина, а голова - всем на удивление - огромная, с тяжелым подбородком, римским носом и куполом лысеющего лба. Так и казалось, что под этим куполом спрятаны какие-то пещеры мысли. Вот за такую-то толщину и прямо за бычью голову, однокашники дали Фоме прозвище - Сицилийский Бык. Однако, в отличие от какого-нибудь "крестного отца" мафии, наш Бык был очень кротким, великодушным и не слишком общительным. Застенчивость его была намного сильнее, чем того требует монашеское смирение. Фома был так тих и бесстрастен, что студенты, с которыми он учился долгое время, считали его дураком. Нечаянный случай изменил мнение школяров об интеллектуальных способностях Сицилийского Быка:
"Однажды перед экзаменами один сердобольный студент так сильно пожалел Фому, что решил подготовить его к сессии и объяснить ему основы логики. Толстый и, как все считали, тупой Сицилийский Бык кротко и вежливо поблагодарил товарища. Великодушный благодетель стал бодро объяснять, чуть свысока глядя на подопечного. Наконец репетитор дошел до того места, в котором сам был не очень тверд, запутался и замялся: И вдруг тяжелый увалень, этот вечный предмет для насмешек виновато поднял глаза и, извинившись, смущенно предложил правильное решение. Школяр-репетитор уставился на Фому, как на чудовище и побежал рассказывать товарищам и учителю, что Бык заговорил. "Вы зовете его тупым волом?"- сказал учитель: ''Подождите, вол еще взревет так громко, что рев его оглушит мир".
Однако будущий великий философ и в молодости и в зрелые годы крайне редко показывал бычий норов. Рассказывают, что Фома с раннего детства питал непонятное отвращение к рыцарским забавам графа-отца и братьев. Мальчик он был тихий и серьезный, но зато уж если открывал рот, то прямо спрашивал учителя: "А что такое Бог?" Мы не знаем, что отвечал учитель, но мальчик стал искать ответ сам. Через некоторое время юный Фома пришел к отцу и, совсем как какой-нибудь блудный сын, сообщающий, что женился на бесприданнице, спокойно сказал, что уже стал монахом. Началась бурная семейная ссора, и стоило только Фоме начать жизнь странствующего монаха, как братья поймали его, связали и заперли в башне родового замка. Надо сказать, что заточению Фома подчинился с удивительным смирением и спокойствием. Видимо, ему не так важно было, где размышлять - в башне или в келье. Однако братья не унимались и подослали к Фоме в башню размалеванную блудницу, желая затем застать его врасплох и совратить или хотя бы ввести в соблазн. Насколько же разъярился этот тихий, благодушный человек. Он вскочил, схватил из огня головню и замахнулся ею, как пламенным мечом. Легкомысленная девица завизжала и вон из комнаты, а огромный монах, жонглирующий пламенем, кинулся за нею, но вдруг опомнился, с грохотом захлопнул дверь и, дважды ударив головней, начертал на двери большой черный крест. Потом вернулся, аккуратно положил головню в огонь и тихо сел в свое кресло, где так любил размышлять: Оппоненты в философских спорах хотя и не часто, но все же иногда чувствовали страстность и бычье упрямство Фомы, который и тут мог взмахнуть боевым топором мысли:
"Так обличаем мы ошибку. Мы исходим не из истин веры, но из доводов и суждений самих философов. Если кто-нибудь, кичась своей мнимой мудростью, хочет бросить вызов тому, что мной написано, пусть говорит не в углу и не перед детьми, которым не разобраться в столь сложном деле как философия. Пусть ответит открыто, если посмеет. Вот я, дабы ответить ему, и не только я, недостойный, но и другие искатели истины. Мы сразимся с его заблуждением или исцелим его невежество".
И все-таки вечная философия Святого Фомы - это в своей основе мирная христианская философия доброго вола. Он вправе был бы сказать, словами современного мудреца - "Я начинаю с травы, чтобы снова привязать себя к Богу". "Посмотрите, - говорил Фома. - Трава, зерно и другие вещи обманывают нас, и если считать их самоцелью, то они непременно нас обманут". Но если мы увидим, что существует неполнота вещей, что все вещи стремятся к большему, что зерно хочет стать пшеницей, а трава - украшать цветок ею рожденный. Если все вещи стремятся к большему, чем они есть, то они окажутся еще реальнее, чем мы думали. Нам только кажется, что они не совсем реальны, ибо они еще не в свершении, вроде пачки бенгальских огней или пакетика семян. Но существует высший мир, мир Свершения. В нем семя становится цветком, а сухие палочки - пламенем. Таким же, в сущности простым и гениальным путем строил Фома знаменитые доказательства бытия Бога, таким путем создавал свои знаменитые богословские и философские "Суммы". С основательностью рабочего вола вспахивал он почву для многих поколений философов, включая и наших современников. При этом, подобно настоящему Сицилийскому Быку, Фома никогда, даже в самых сложных рассуждениях, не отрывался от земной почвы:
"Не мне, бедному монаху, оспаривать у Вас алмазы мудрости, очерченные по строгим правилам и сверкающие небесным светом. Но я не стыжусь признаться, что мой разум питается моими чувствами. Тем, что я думаю, я обязан во многом тому, что я вижу, обоняю, слышу, трогаю и, пользуясь разумом, я вынужден считать действительной эту действительность. Словом, я не верю, что Бог создал человека только для тонких, возвышенных, отвлеченных размышлений, которым Вам дано предаваться. Я верю, что есть мир фактов, которые через чувства становятся материалом мысли, и что в этом мире властвует разум, представитель Бога в человеке".
И в этих словах сквозит кроткое простодушное смирение Фомы. Он готов видеть в себе чуть ли не животное, чуть ли ни того самого Быка, которым его дразнили, только чтобы доказать мудрость Бога. Сектанты многих веков, будучи сами редкостными мракобесами, лелеяли легенду о мракобесии Фомы. Однако, время рассудило по-своему и в ХХ веке поняли: Фома был тем, кто примирил веру с разумом, с опытом и с науками. Будучи богословом, он все-таки учил, что чувства - окна души, и что разуму дано божественное право питаться фактами. И часто боролся за просвещение и свободу яростней, чем все его соперники и даже последователи. Монастырское предание гласит, что когда святого Фому спросили: "За что же ты больше всего благодарен Богу?" - Фома поднял свою огромную бычью голову и скромно ответил:
"Я благодарен Господу за то, что понял каждую страницу, которую читал".
Литература
1. Фома Аквинский. О сущем и сущности. В сб.: Историко-философский ежегодник. - М. - 1988. 2. Гегель. Лекции по истории философии. В 3-х тт. - СПб. - 1995. - Т. 2. 3. Бойцов М., Шукуров Р. История средних веков. - М. - 1995. 4. Виппер Р.Ю. История средних веков. - Киев. - 1996. 5. Соколов В.В. Средневековая философия. - М. - 1979. 6. Честертон Г.К. Вечный человек. - М. - 1991. |